Искусство, рожденное в степи

Оскюс-оол запел. Из его горла вырвались голоса всех птиц... Казалось, таежный ветер запутался в вершинах древних кедров. Притихли сороки и вороны, которые кружились над стойбищем. Женщины плакали, а мужчины боялись шелохнуться. Хан и ханша были как во сне. (Тувинская сказка) ЧУДО ГОРЛОВОГО ПЕНИЯ Это был удивительный концерт. Дуэт необычных музыкальных инструментов, но исполненный... без инструментов, голосом одного человека в безлюдной тувинской степи, исполненный им «для себя», но, может быть, и для меня тоже. Прошло около трети века, но этот эпизод остался, пожалуй, одним из самых примечательных в длинной череде моих воспоминаний о путешествиях по Сибири. Как-то летним вечером мы с местным проводником Монгушем Алдын-оолом возвращались верхом на лошадях в лагерь экспедиции. Позади был напряженный день работы с информаторами в отдаленном горном аале. Наш путь лежал по древней загадочной «дороге Чингисхана». Ее полотно, заметно возвышавшееся над степью и, казалось, усыпанное мелким утрамбованным гравием, терялось в легкой синеватой дымке вечернего пейзажа. Степь быстро темнела, лишь горные хребты Саян, освещенные заходящим солнцем, торжественно и гордо пламенели на горизонте. Мой спутник, восседавший, как и я, на невысокой мохнатой лошадке местной породы, обычно веселый и разговорчивый, казался погруженным в свои думы. Быть может, он вспоминал записанный нами в тот день рассказ старого чабана о прожитых им нелегких годах или мысленно представлял себе кипевшие в этих местах в давние времена битвы эпических богатырей, о деяниях которых мы слышали накануне из уст мудрого седого тувинского сказителя... Кто знает? Равномерный привычный стук конских копыт я уже давно перестал замечать и тоже ушел в свои мысли. Мы торопились вернуться до ночи и все чаще пускали наших лошадей с рыси на галоп. Но вот я услышал голос Алдын-оола — в такт скачке он запел тувинскую песенку, потом вдруг замолчал — и... что это?! Я явственно различил странное одновременное звучание двух неизвестных мне музыкальных инструментов и тотчас повернулся в сторону моего спутника. Сомнений не было: слышалось горловое пение — то, что прежде я знал только по рассказам моих тувинских друзей. Скрытое сумерками лицо Алдын-оола было сосредоточенно, рот слегка приоткрыт. Из груди его лились удивительные и загадочные звуки, таинство которых как бы усиливалось окружавшим нас волшебным пейзажем; лишь время от времени они прерывались для глубокого вздоха. Казалось, звуки сливаются с тускнеющими фиолетовыми и темно-оранжевыми красками Саян, со всей отходившей к ночному сну бескрайней степью. Да, это было горловое пение. Оно не было привычным для нас пением — можно отчетливо различить звуки именно двух, а иногда как будто даже трех инструментов. В одном из них слышалась временами чарующая протяжная и нежная музыка флейты, другой инструмент нес низкие и тревожные гудящие звуки с металлическим оттенком и хрипотцой. В музыке «горлового оркестра» был напряженный ритм, четкая динамическая пульсация, синхронно сопровождавшая бег наших лошадей. Звучание этого «оркестра» то резко усиливалось, напоминая звон фанфар, то ослабевало, но постоянно в нем присутствовали ритмы скачущего всадника. Внимательно слушая пение, я особенно чутко оглядел темную степь, и яркие россыпи звезд на иссиня-черном небе, и видневшиеся вдали желтенькие огоньки небольшого аала, за которым располагался наш не видимый еще лагерь. И захотелось мне тогда надолго, навсегда запомнить и это удивительное пение, вероятно, очень древнее, как и изучавшиеся мною тогда памятники, и эту шуршавшую под копытами загадочную «дорогу Чингисхана», и эти пряные запахи ночной степи, и только что погасшие «рериховские» краски гор. Позднее Алдын-оол еще раз продемонстрировал мне свое мастерство горлового пения, но на этот раз сидя на лесной поляне и под аккомпанемент традиционного инструмента — бызаанчы. Прошли годы. Тувинское горловое пение не только получило известность у нас в стране и далеко за ее пределами, но даже, можно сказать, стало популярным. Мне с той давней поры не раз приходилось слышать его и в исполнении немолодых уже чабанов у очагов задымленных юрт, и у костров на открытых ветру горных пастбищах, и на концертах прославленных тувинских артистов в Кызыле и в Московском дворце съездов, по российскому радио и телевидению. Могу слушать их и у себя дома — для этого достаточно поставить в проигрыватель диск. Но всякий раз при звуках горлового пения я, конечно же, вспоминаю тот, теперь уже такой далекий, концерт в степи. Общее название горлового пения у тувинцев — хоомей Искусством горлового пения владеют в основном мужчины, причем оно как бы передается по наследству от отца к сыну; обучение начинается еще в детстве. Владеющие этим искусством поют для себя в длительных поездках верхом, а долгими осенними и зимними вечерами — для собравшихся в юрте родных и соседей по аалу. Особенно ценили и любили тувинцы виртуозных исполнителей. Но мастеров такого пения было крайне мало. Таких певцов, а они обычно были известны далеко за пределами своего аала, приглашали на различные праздники. Они участвовали в специальных состязаниях, которые нередко продолжались до глубокой ночи, а иногда и несколько дней и ночей. Каковы же основные черты тувинского горлового пения? Для него характерно одновременное исполнение определенной мелодии и постоянно повторяющихся звуков различной высоты и тембра. По своим мелодическим особенностям и исполнению оно делится на четыре стиля. Каргыраа считается сумрачным и суровым. Певец старается петь в самом низком регистре, на который он способен. Характерно преобладание низких звуков, временами напоминающих хрип, что и дало названию стилю (каргыраар — «хрипеть»). Звук этот сходен по тембру с низким регистром валторны. Он извлекается при полуоткрытом рте на одном дыхании, причем у разных исполнителей высота звука колеблется в пределах четырех начальных звуков большой октавы. Обертоны, образующие мелодию этого стиля, по характерному для них тембру напоминают звучание свирели. Стиль борбаннадыр требует от певца более мягкого и «бархатистого» исполнения, основанного на чередовании прерывистого и непрерывного дыхания. Характер исполнения также дал название стилю: «петь с перекатом» (борбаннар — «перекатываться»). Звуки, извлекающиеся при сомкнутых губах певца, можно сравнить по тембру, пожалуй, со звучанием бас-кларнета. Сопровождающая мелодия здесь менее звонкая и более мягкая, чем в стиле каргыраа, и напоминает по тембру флажолеты альта и виолончели. Стиль сыгыт — самый радостный, светлый и яркий в горловом пении. В этом стиле обычная песенная мелодия, звучащая в низком регистре, чередуется с двухголосным горловым пением. На фоне низкого гортанного звука исполняется прерывистая звонкая, свистящая в самом высоком регистре трель, напоминающая игру флейты. Отсюда и название стиля — сыгыт (вероятно, от сыгы — «свист»). Таким образом, для этого стиля характерно чередование одноголосного пения в низком регистре с двухголосным в низком и высоком регистрах одновременно. В стиле эзенгилээр, название которого можно перевести как «стременной» (эзенги — «стремя»), поют обычно во время верховой езды. И именно в этом стиле пел мой проводник Алдын-оол в ту давнюю поездку по тувинской степи. Любопытно, что если исполнение ведется в этом стиле не во время верховой езды, а в другой ситуации, например в юрте, то поющий сопровождает своеобразную пульсацию мелодии ритмическими взмахами руки, подражающими ритму скачущего коня. Горловое пение, покоряющее слушателей особой красотой необычного звучания, представляет большой интерес для ученых — этнографов, музыковедов и даже... анатомов и физиологов. С этим феноменальным видом вокального искусства связаны две тайны. Первая: как удается одному человеку при помощи голосового аппарата одновременно исполнять две различные музыкальные партии? Вторая: почему из всех народов мира горловое пение известно лишь народам, связанным своим происхождением с горами и степями Центральной Азии, — тувинцам (у них оно наиболее развито), алтайцам, башкирам, монголам и жителям Тибета? Народная музыка тувинцев, как и многих других народов Азии, построена на пентатонике, т.е. на звуковой системе, содержащей пять звуков разной высоты в пределах октавы. Инструментальная музыка была двухголосна (игил) и одноголосна (топшулур, бызаанчи и др.). Кроме этих инструментов у тувинцев очень распространен губной варган хомус. При игре на нем резонатором служит рот исполнителя. Песенный же фольклор тувинцев очень богат, все песни одноголосны; они, как и горловое пение, нередко сопровождались игрой на музыкальных инструментах. Ныне изучением горлового пения успешно занимается тувинский музыковед Зоя Кыргыс. Из книги С.И. Вайнштейна «Загадочная Тува», Москва, 2009 г. с. 279-283 На фото: Народный хоомейжи Республики Тыва Монгун-оол Ондар.

---