О традиционном отношении тувинцев к памятникам «Көжээ»

Слово көжээ в тувинском языке относится в основном к памятникам прошлого и, в частности, к древнетюркским. Оно употребляется в сочетаниях типа кижи көжээ «древнетюркское каменное изваяние, каменная баба». Подобные словосочетания могут обозначить и кменную стелу, или плиту (даш көжээ или көжээ даш), втом числе – с надписью (бижиктиг көжээ).

Вместе с тем зачастую, особенно в фольклоре, втом числе в героическом эпосе, часть подобных сочетаний не употребляется и, к примеру, көжээ самого себе часто означает «каменное (древнетюркское) изваяние В этом смысле употребляем данное слово и мы.

В  традиционных представлениях тувинцев «көжээ» как памятник занимает заметное место. В то же время отношение к подобным памятникам было сложным и противоречивым.

С одной стороны, они вызывали суеверный страх и поклонение, и существовал своего рода культ «көжээ», который был тесно связан с шаманизмом и о котором уже было сказано в предшествующих публикациях. В соответствии с подобными представлениями, люди опасались не только прикасаться к «көжээ», но и проходить близ него, о чем говорится в тувинских преданиях, в частности, и в том, что было недавно записано и опубликовано А. Д. Арапчором. Согласно этому преданию, попытки нанести ущерб каменному изваянию обречены на неудачу.

Революционное иконоборчество 20-х гг. прошлого столетия в Туве, о котором рассказывается в предании, проявилось и в том,что голова изваяния неоднократно увозилась, а затем ее пытались то утопить в омуте Енисея, то зарыть в груду камней одного из курганов. Однако каждый раз эта голова возвращалась на свое место на плечах изваяния.

Но, с другой стороны, существовала и прямо противоположная традиция отношения к древнетюрским изваянием, , характерная, в частности, для тувинского эпоса, где повреждение или, чаще, уничтожение таких памятников рассматривается как молодечество и богатырский подвиг. Подобное отношение к «көжээ» дало в свое время А. Д. Грачу основание думать, что материалы тувинского эпоса подтверждают его мнение о первоначальной семантике каменных изваяний как об изображении побежденных врагов Древнетюркского каганата.

Однако едва ли традиционные представления тувинцев о семантике этих памятников являются прямым, адекватным отражением древнетюркской реальности. Скорее, мы имеем здесь дело в переосмыслением и вторичным использованием памятников. Это касается как культа «көжээ», так и, особенности, противоположного ему отношения к феномену «көжээ» в тувинском эпосе. В свое время Л. В. Гребнев пришел к заключению, что формирование тувинского героического эпоса относится, в частности, к периоду создания каменных изваяний, т.е. к VII-IX вв. Одно из оснований для такого заключения – эпизод героического сказания «Баян-Тоолай», где герой убивает своего противника и ставит ему каменный памятник. В цитате, описывающей этот эпизод, дважды употреблено слово көжээ (второй раз – в сочетании даш көжээ). Но если в первом случае оно правомерно переводится как «памятник», то во втором перевод сочетания даш көжээ как «каменное изваяние» едва ли оправдан. Точнее было бы говорить не об изваянии, а о памятнике типа каменной стелы или плиты.

Между тем указанный эпизод в интерпретации Л. В. Гребнева был положен А. Д. Грачом в основу для следующего вывода: «Здесь совершенно ясно и недвусмысленно говорится о традиции, сохранившейся со времен орхоно-алтайских тюрок – о традиции установки изваяния, изображавшего побежденного сильнейшего врага»… Естественно, что этот вывод нельзя считать правомерным.

Л. В. Гребнев в качества материала для обоснования вышеприведенного заключения привел также фрагменты тувинских героических сказаний, описывающих брачные состязания богатырей, в число которых входила стрельба из луков по мишеням. В этом качестве использовались и изваяния.

Соответствующий материал проводится также  в цитировавшийся уже монографии А. Д. Грача, полагавшего, в частности: «Уже из этих свидетельств ясно, что изваяния вовсе не представляют изображения почитаемые, а являются символическими изображениями враждебных сил». За этим положением следует, однако, существенная оговорка: «…В приведенных выше свидетельствах нигде прямо не говорится о том, что статуя осознается как изображение врага».

Скорее всего, те эпизоды в тувинских героических сказаниях, где несомненно фигуруют изваяния, в которые стреляют богатыри, отнюдь не синхронно времени создания данных памятников, а возникли гораздо позднее. Посмотрим более внимательно к описанию этой богатырской стрельбы из лука, которая фигурирует в ряде произведений тувинского эпоса и представляет в нем одно из типических (общих) мест. «Көжээ» в подобных случаях является, как правило, лишь частью комплекса предметов, которые согласно условиям стрельбы, должна поразить богатырская стрела.

Последняя приходит, в частности, через игольное ушко и отверсте в лопатке животного, сжигает или превращает в прах кучу дров, привезенных на многих быках, сжигает желтую степь, а также повреждает или уничтожает другие, также неодушевленные объекты, из которых «көжээ» если чем и выделяется, то особой твердостью и прочностью.

Не случайно, по-видимому, что водном из тех редких случаев, когда каменное изваяние в эпосе выступает как единственная мишень, юноша, разбивший его стрелой, только после этого признается настоящим мужчиной и получает имя: его называют Демир-Чалыг, т.е. «С железным луком, Железнолукий».

Не случайно и то, что в эпосе при описании прицельной богатырской стрельбы часто говорится не о каменных изваяниях, а о «көжээ» из металла; обычно это демир көжээ «железное «көжээ», хотя в комплекс мишеней могут входить одновременное и каменное, и  железное «көжээ». При этом богатырская стрела первое из них разбивает вдрезбезги, а второе рассекает пополам.

А. Д. Грач также обратил внимание на материал, ихз которого изготовлены изваяния, фигурирующие в тувинских героических сказаниях, правомерно объясняя использование словосочетаний вроде демир көжээ как типичную для героического эпоса гиперболу; она «должна была усилить впечатление прочности той цели, по которой герой стрелял из лука и таким образом еще раз подчеркнуть силу и боевое умение богатыря».

Следовательно, для героев эпоса «көжээ» - не воплощение врага, а неодушленный предмет, нечто неподвижное и неживое. Подобное ассоциация связывается и со словом көжээ. В современной тувинской речи человек, растерянный, не находящий, что сказать, сделать, или неуклюжий, малоподвижный, сравнивается именно с «көжээ»: көжээ дег, көжээ ышкаш  как көжээ.

В тувинском героическом эпосе и сказках это сравнение как бы материализуется. В частности, одним из наказаний  для их героев является превращение в «көжээ», т.е. окаменение. Интересно, что в «көжээ» могут быть превращены также останки убитого противника.

Естественно, что возникает вопрос о причудах подобного отношения к «көжээ» и, в частности, о том, почему эти памятники в тувинском эпосе используются в качестве мишеней для стрельбы, причем такое их применение характеризуют эпическое произведения, созданные именно в Туве. Как свидетельствуют материалы богатырских сказок, в жанровом отношении предшествующих героическими сказаниями и бытующим среди тувинцев Северо-Западной Монголии, в этих произведениях также имеются эпизоды прицельной стрельбой из лука, но среди мишеней древнетюркской изваяния («көжээ») не отмечены.

Очевидно, фантазия сказителей находит себе опору в реальности. В связи с этим необходимо отметить, что такие изваяния имеют механические повреждения; у части из них отсутствуют головы. Причины повреждений различны и в научных трудах трактуются также по-разному. Например, А. Д. Грач отмечал, что значительная часть повреждений нанесена одновременно или почти одновременно с изготовление изваяний. Он и другие исследователи рассматривают подобные повреждение как часть ритуала связанного с установкой каменных фигур. Так, В. Д. Кубарев, исследовавший, в частности, каменные изваяния Алтая, считает, что эти подобные им памятники других регионов повреждались (с них, в частности, могли сбиваться головы) с связи с поминками, на которых как бы присутствовал и умерший знатный тюрок в виде своего каменного изображения, нередко с сосудом в руке. Путем нанесения изваянию изломов и сколов из него выпускали божественную силу, т.е. душу умершего, вместилищем которой и считалось изваяние.

Как представлял себе ритуал установки подобных памятников А. Д. Грач, неясно, но он объяснял их повреждение еще и тем, что они, на его мнению, обозначили «главного убитого врага».

Подобные древние повреждения каменных изваяний в принципе могли быть впоследствии интерпретированы как нанесенные стрелами тувинских эпических богатырей. Здесь следует отметить, что в некоторых героических сказаниях герой должен был, но условиям соревнования, не просто уничтожить стрелой изваяния, а разбить на части его голову, что требовало и большей меткости.

Кроме того, как отмечают исследователи, повреждения статуям могли наноситься и врагами древних тюрков или теми, кто являлся носителем других религиозных представлений и считал необходимым повреждать или уничтожать изваяния как языческих идолов. Так, в Средней Азии (Семиречье) подобная порча древнетюркских памятников связывается с проникновением ислама к кочевническую среду.

Э. А. Новгородова, вслед за монгольскими учеными Н. Сэр-Оджавом, связывает обезглавливание древнетюркских каменных баб на территории Монголии с проникновением на ее территорию буддизма и его борьбой с шаманизмом. Вместе с тем она отмечала, что в самых глухих уголках северных аймаков страны, где шаманизм сохранил свои позиции вплоть до ХХ в., тюркские изваяния и поныне стоят с головами.

К числу таких регионов принадлежат вероятно, и аймаки, населенные тувинцам Монголии, где ламаизм (северный буддизм) «пробовал энергично утвердиться только к рубежу нашего (ХХ – Б. Т. ) столетия, слишком поздно, чтобы наложить свой отпечаток на культуру и, естественно, на фольклор местного населения».

В Туву  ламаизм проникал гораздо раньше, еще с ХVII в., а с конца ХVIII в. он утверждается здесь как официальная государственная религия, не говоря уже о том, что попытка насаждения среди населения Тувы буддизма предпринималась еще ранее, в период средневековья. Можно предполагать, что в прошлом период средневековья. Можно предполагать, что в прошлом его борьба с шаманизмом принимала острые формы и была направлена в том числе культа «көжээ» и что стрельба по этим памятникам в тувинском героическом эпосе явилась отголоском враждебного отношения к ним со стороны проповедников более новой, по сравнению с шаманизмом, религии.

А. Д. Грач, возможно, был прав в том плане, что древнетюркские каменные изваяния в прошлом могли рассматриваться как своего рода образы врагов, но это не было, как считал исследователь, их первоначальной функцией, а явилось результатом более позднего осмысления назначения памятников. Следует отметить, что их современное тувинское название (связанное с көжээ) также носит вторичный характер.

---